Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– В этом ты прав. Тогда с чего начнём наше, – штабс—капитан сжал губы и потом с улыбкой добавил, – приключение.
– Со Стрельны, – коротко ответил Жуков, – конечно же, со Стрельны.
Как не хотелось начинать заново, но пришлось. Не всегда следствие выводит на очередную тропинку, как говаривал Путилин, иногда приходилось начинать заново. До Стрельны добирались долго, поезда отправлялись не так часто, как хотелось бы, сидели в вокзальном буфете. Миша пил обжигающий чай, который на удивление оказался вкусным. Штабс—капитан позволил себе взять рюмку французского коньяка и потом посматривал на Жукова, как тот нетерпеливо ежеминутно посматривал на свой серебряный хронометр, доставаемый из карманчика жилетки.
– Миша, – улыбался Василий Михайлович, – когда же ты повзрослеешь и ко времени начнёшь относиться, как данной нам в жизни необходимости.
Помощник Путилина вспыхнул, как молоденькая девушка, намереваясь что—то сказать колкое в ответ, но сдержал себя, только сжал губы, которые побелели.
– Я иногда удивляюсь, как с твоим темпераментом, ты выдерживаешь неприятные минуты службы.
– Это какие же? – взгляд Жукова из колкого в миг превратился в заинтересованный.
– Сидение в ожидании. Когда прибудет преступник на квартиру, либо место преступления.
– Это? – Миша отошёл и от путилинских обидных слов, и от штабс—капитана. – Ничего нет проще, там я знаю, что преступник должен явиться, а здесь, – он умолк.
– Что здесь?
– Здесь, – Жуков начал подбирать слова, – здесь другое дело. Я чувствую себя гимназистом, который учится, учится, а понять ничего не может, словно голова забита чем—то сторонним, а не привнесёнными знаниями.
– Миша, Миша, служба наша такая, что приходится, как добытчику золота, перемыть сто пудов песка прежде, чем получить золотник драгоценного металла.
– Промыть, наверное, легче.
– Может и легче, но мы поставлены с тобой заниматься не песком, а людьми, а здесь значительно сложнее. Песок разума не имеет, а ты должен предугадать, как поступит тот или иной злоумышленник. А это, брат, посерьёзнее дело будет, нежели сидеть и таить обиду.
– Я все понимаю, – признался Миша, – но надо же выказать своё недовольство, ведь вновь до Стрельны свой путь держать.
– Такова наша служба, – Василий Михайлович поднялся с места, – однако пора, невзирая на то, что нас ждут великие дела, паровоз ждать не будет.
Миша казался огорчённым,
Заняли места в вагоне, за спиною расположилось семейство с грудным ребёнком, который плакал на руках у матери. Особо не поговорить, сидели, уставившись в окна, словно и не знали друг друга. Через полчаса соседство это стало невыносимо, однако уйти в другой вагон не решились, осталось пути всего с четверть часа.
Жуков не думал о деле, а был более занят мыслями о доме. Недавно в столицу приехала из Курской губернии кузина, с которую он не виделся пять лет, потом подсчитал, оказалось все восемь. Миша так и не выбрал времени, чтобы с ней встретится, собирался на днях, но не доставало свободного времени. Кузина вышла замуж и, как Жуков услышал от матушки, очень несчастливо. В последнем письме, которое прислала кузина, извещала коротко, что хочет уехать за границу то ли в Швейцарию, то ли Италию для поправки здоровья, и, вероятно, останется там навсегда, потому что судьба поступила с ней очень жестоко. Об обстоятельствах жизни она писала, напустив туману, и в самых общих словах казёнными фразами, по тону угадывалось, что она до сих пор влюблена мужа и что ей было больно его покинуть. С мужем кузины Миша был знаком, но не слишком близко. Барин с большими претензиями, но с сильно оскудевшим состоянием и, в конец, испорченной карьерой, служил в кавалерийском полку, игрок, волокита, темпераментный человек, но в тоже время мелочный и до безумия жадный, если дело касалось не его, а других. Матушка так и не могла объяснить истинную причину его разлада с Мишиной кузиной. Жуков узнал только, что у них нет детей, что кузина часто хворала и что они уже года три живут врозь.
Василий Михайлович закрыл рукою глаза и старался не обращать внимания на детские крики, мамаша успокаивала дитя, но ничего у неё не выходило. Несколько дней прошло, а дело сверлит голову настойчиво и беззвучно, словно кто—то резко закрыл уши ватой. Сколько ему исполнилось, вспоминал сыскной агент, шестнадцать? Семнадцать? И уже нет на белом свете, а два или более нелюдей ходят по земле, дышат, улыбаются и, словно бы ничего не произошло, набивают желудки и даже, видимо, не думают о том, что совершили, не помышляют о том, что жизнь дана свыше не для прожигания в неге и довольствии, а совсем для других дел. И в эту минуту Орлов замер: а собственно для чего живёт человек? Для какой цели рождается? И только сейчас как—то болезненно встали перед ним вопросы бытия.
– Ваше Благородие, – обратился к Василию Михайловичу кондуктор, – станция через три минуты.
– Благодарю, – кивнул головой сыскной агент. – Прибыли, – произнёс штабс—капитан, но Жуков, занятый своими мыслями, не сразу понял, что ему говорит спутник.
– А? Что? – сказал Миша.
– Прибыли, говорю, – повторил Орлов и, поднявшись с деревянной скамьи, потянулся. Тело затекло, словно само превратилось в высокий неподдающийся ветру ствол, – пора нам.
– Да, да, непременно, – Жуков говорил отстранённо, не отошедши от тревожащих мыслей. Кузину он по—братски любил и всегда желал счастья.
Штабс—капитан посмотрел на Мишу тревожным взглядом, но ничего не произнёс, хотя на языке и вертелись колкие слова.
Приходилось начинать все заново, кассир смотрел на Мишу, как на старинного приятеля, который каждый день приходит в гости. На сером от болезни лице Ивана Рябова появилась вымученная улыбка, а в глазах так и осталась болезненная затуманенность.
– Михаил Силантич, – долговязая фигура выгнулась вопросительным знаком, – снова по наши души? – не разобрать то ли вопрос, то ли утверждение.
– Служба, – буркнул недружелюбно Жуков, за что получил вполне красноречивый взгляд от штабс—капитана, – вот приходиться вновь беспокоить, – Миша унял раздражённый тон и миролюбиво присовокупил, – по пустякам.
– Ежели Вы из самой столицы который раз изволите наши края посетить, то дело, видать, не такое уж пустяковое.
– Ничего от тебя, Иван, не скрыть, сразу видишь.
Рябов заулыбался довольнической улыбкой.
– Верно, – вступил в разговор штабс—капитан, – расследование нет—нет, а иной раз и возвращается к исходному месту. Разрешите? – Василий Михайлович присел без позволения на стоящий рядом с кассировым столом стул.
– Милости просим, – запоздало сказал Рябов.
– Как ты понимаешь, не ради праздной прогулки мы приехали…
– Понимаю, – с серьёзным выражением на лице кивнул Иван.
– Если понимаешь, то придётся тебе напрячь голову и припомнить день, в который ты видел гимназиста и сотоварищей.
– Я же уже говорил, – кассир кивнул на Жукова, – Михаилу Силантичу, что толком и н помню тех сотоварищей.
– Понимаю, но придётся.
Кассир пожал плечами, что, мол. Пытайте, не пытайте, а что довелось вспомнить, то и ладно.
– Вот ты каждый день службу несёшь?
– Так точно, почитай…
– О годах мы позже поговорим, а ныне об ином. В тот день пассажиров много было?
– Как всегда, – быстро ответил Иван и на миг его глаза затуманились воспоминаниями, – так точно, как всегда.
– Тогда припомни, приходили люди, которых ты, наверняка, знаешь не первый год?
– Так точно.
– Были и незнакомы, но их было немного.
– Верно.
– Ты говорил, что солидный господин в летах сделал им замечание.
– Было так.
– Господин был тебе незнаком, но ты его запомнил. Так?
– Такого грех не запомнить.
– Вот, а теперь закрой глаза и представь, что ты видишь перед собою солидного господина и, он отсчитывает юнцов, его лицо покраснело от возмущения, и голос повысился…
– Так и было.
– Теперь в своё окошко видишь кого—либо?
– Молодца в гимнастической форме, хотя лицо его серьёзное, но, отворачиваясь, он корчит рожицу, передразнивая господина. Вновь поворачивается и лицо сосредоточено.
– Ты видишь остальных?
– М—м—м, – протянул кассир, – нет, не вижу.
– Хорошо, до какой станции взяли проездные билеты юнцы и в котором часу собирались уехать?
– До… до… до столицы, – с удивлением произнёс Рябов, открыв глаза и уставившись на штабс—капитана, – в том же одиннадцатом, полагаю, часу, ведь ближайший поезд был именно тогда.
– Какого класса были ими запрошены билеты?
– Во второй, – без запинки ответил кассир.
– Кто в тот день вёл паровоз и обслуживал в вагонах пассажиров?
– Не знаю, – снова покачал головой Рябов, – это вам укажет начальник станции.
